|
Ivanovka - село русское
с. Ивановка, Азербайджанская Республика,
2001 г.
Было время, в Азербайджане насчитывалось полторы сотни русских сел, которые основали молокане, сосланные Екатериной II на окраину империи за свою веру. Хотя и отличалась она от официального православия разве только тем, что крестом себя молокане не осеняли, на раскрашенные дощечки не молились да водочкой не баловались. Потому, наверное, и хозяйства у них были крепкие, зажиточные.
Где вы теперь, Астрахановка, Дзержиновка, Чабаны, Кировка? Нет таких названий на карте независимого Азербайджана. Осталась только Ивановка - последнее молоканское село (2,5 тысячи русских, 450 лезгин, 180 азербайджанцев), гремевший когда-то на весь Союз колхоз-миллионер. Удивительно, но колхоз сохранился и поныне - единственный в стране, где земля давно роздана в частную собственность.
С икрой хорошо
Мы заблудились еще на выезде из Баку, махнули не той дорогой. Шофер потом все успокоиться не мог, оправдывался: "Я в сторону Ивановки в последний раз еще мальчишкой ездил, с отцом. Всюду указатели стояли вдоль трассы, а теперь, сами видите, ничего нет". Он выскакивал из машины чуть не на каждом перекресте, то и дело притормаживал у бесконечной череды полицейских постов и уточнял, куда рулить дальше.
Наконец немного расслабился и в сотый, наверное, раз извинившись, что вот такая получается езда, спросил - не будем ли мы против, если он поставит хорошую музыку. Песня была на азербайджанском, по-восточному протяжная, с характерными переливами. Гонял он ее безостановочно. Припев - на русском, я запомнил: "Хорошо, что есть в портфеле водка русская, салфетка, черная икра". А вдоль подминаемой под колеса ленты раздолбанного асфальта тянулись загубленные виноградники (никак после лигачевской антиалкогольной кампании очухаться не удается) да среди поделенных на лоскутки распаханных под озимые полей глаз то и дело цеплялся за участки со слежалыми комьями так и не взбороненной, а значит, и не засеянной земли. Промелькнула мертвая ферма - стекла выбиты, крыша провалилась. Похоже, после обязательной повальной приватизации не больно-то хорошо стали на селе жить.
Приходилось бывать в Ленкорани, там, в субтропиках, дела у частников пошли очень даже неплохо. Но здесь - другая климатическая зона, на мандаринах да ранней капусте быстрый капитал не сколотишь.
Начались горы, лысые, безлесные. Только дорога была защищена с двух сторон посадками. Но деревья рубили, уже солидные проплешины зияли. Прижимаясь к обочинам, какие-то люди вели под уздцы навьюченных дровами лошадей и осликов. "Это наша независимость, - сказал водитель. - Фермеры. Газа нет, с электричеством постоянные перебои, на бензин-керосин не заработали, а дом обогревать чем-то надо, да и поесть приготовить".
Снова карабкаемся в гору и въезжаем в сплошное белое марево. Туман такой, что едва не проскакиваем мимо стелы с надписью IVANOVKA. Вот оно, вожделенное русское село. С латиницей же понятно - когда в Азербайджане к власти пришел Народный фронт, то велели на такой манер переделать всюду знаки при въезде в населенные пункты, чтобы как в Европе было.
А из динамиков все то же, про икру. Кто бы спорил - черная икра, конечно, это хорошо...
От добра добра не ищут
Правление колхоза - что тебе райком партии в советские времена. Трехэтажное здание серым мрамором облицовано, по фасаду - колонны. В приемной председателя нас с фотокорреспондентом попросили подождать. Сергей не успел зажигалку к сигарете поднести - мужичок в кепке-шестиклинке бежит, полы пиджака развеваются: "Николай Иванович курево на дух не переносит! Ну-ка, на улицу быстро!" "Во, молокане, - подумал я уважительно. - А Николай Иванович, наверное, председатель".
Не ошибся, он.
- Минников, - шагнул из-за стола, огромный, могучий. Над головой портрет Гейдара Алиева. По правую руку блестят золотым шитьем пять знамен ЦК КПСС, Совмина СССР и ВЦСПС, на бархатной подушечке - орден Трудового Красного Знамени. - Вот так мы работали, - кивнул на красный угол. - Да и сейчас в порядке. Зерном, как и раньше, засеваем 3 тысячи 100 гектаров, ни квадратного метра пашни не пустует. Три с половиной тысячи голов крупного рогатого скота. Это только колхозное стадо, по дворам еще четыре тысячи. Виноградников, правда, 200 га пришлось выкорчевывать из-за филлоксеры, раковое заболевание такое. Но с трехсот снимаем мадрасу, нигде больше этого сорта в Азербайджане не осталось. На винзаводе в Гяндже с руками отрывают. Государству ничего не должны, наоборот, пенсионный фонд за третий квартал нам 21 миллион манат задолжал.
- И долго еще намерены в рынок колхозом идти?
- Знаете, как мы технический парк обновляем? - хмыкнул председатель. - Скупаем у фермеров старые поломанные комбайны да сеялки. Те их отремонтировать не имеют возможности, а нам на запчасти сойдет. Такие вот рыночные отношения! Может, со временем и станет экономика цивилизованной, тогда сменим форму собственности, но пока коллективно нам выживать легче. Силой никого не держим. Хочешь отделиться - на здоровье, получай свой пай, 3 или 5 гектаров земли, и хозяйствуй. Однако пока на общем собрании все проголосовали за колхоз, единогласно. Хотя давили на нас, ой как давили. До тех пор пока я с президентом не встретился и Гейдар Алиевич не сказал: "Были бы все хозяйства, как ваше, земельной реформы бы не потребовалось. Работайте, как привыкли, больше беспокоить не будут".
Президент спас колхоз еще раз, может, и сам об этом не подозревая. Когда в 99-м году подписал указ пять лет не облагать сельское хозяйство налогами, а долги - списать. Реформа явно пробуксовывала...
- Частнику все - хрен по деревне, что с него, вконец обнищавшего, взять? А мы - организация, могли и с молотка пойти, - так прокомментировал Минников. - Налоги душили насмерть, только за аренду земли требовали 200 миллионов манат да 50 миллионов налог на имущество, а всего их было девять.
Как повернется, когда действие указа истечет, сказать трудно. А пока я ходил по селу, смотрел, как народ живет. В достатке. Дома ухожены, во дворах машины, ребятишки не хуже, чем на бакинском бульваре, одеты. И с кем ни заговоришь, золотыми зубами блестят, даже молодежь - мода такая, не только секреты национальной кухни выходцы из России у азербайджанцев перенимают. А на последние копейки, сами понимаете, коронки из драгметалла ставить не будешь.
Поинтересовался зарплатами. У рядового колхозника выходит долларов сто, у механизатора - 150. Да премии за хорошую работу. Раз в два месяца колхоз забивает бычков. Своим мясо продают в два раза дешевле, чем на сторону. И хлеб со своей пекарни по льготным ценам. Подсолнечное масло - есть в Ивановке и маслобойка - вообще бесплатно. Сено, солома - тоже. Да по три тонны пшеницы натуроплаты на каждый дом. Это подспорье большое, люди ведь по 3-4 коровы держат и только на продаже сыра двухгодичную зарплату делают.
Ивановские молочные продукты вообще славятся. В колхозном фирменном магазине в центре Баку очереди выстраиваются, сам видел. Наблюдал и как на базаре торговцы с отнюдь не славянскими лицами выставляли у ведер со сметаной и сырных кругов таблички "Из Ивановки". Это вроде сертификата качества.
Чтобы сделать председателю приятное, рассказал, что в столице республики нас пригласили в гости и хозяйка достала из холодильника пачку сливочного масла с надписью "Ивановка". А Минников аж крякнул с досады: "Никак я до этого липового ивановца не доберусь, ни адрес не указывает на упаковке, ни телефон. Мы масло фасовать еще только собираемся, но пока молокозавод монтировать закончим, он уже может торговую марку запятнать".
Зашли на ток - идеальный порядок. Пшеница в буртах под навесом, зернышко к зернышку, ничего не рассыпано, в грязь не втоптано. А на ферме - батюшки мои! Куда там павильону крупного рогатого скота на ВВЦ (бывшая ВДНХ), где бываем иногда с младшим сыном. Чистота стерильная. Деревянные ограждения загонов известью выбелены. Никаких слежалых навозных куч по углам. Крепко сбитая, ладная девушка соломенные подстилки у телят меняет и прямо воркует: "Рябушка, не балуй. Чернушка, уйди".
- Татьяна Скокова, - назвала себя. - Телятница. Сама не местная, из поселка Сиазань Девеченского района. В Ивановку семья перебралась в 91-м, когда слухи пошли, что русских из Азербайджана выгоняют. Тут все-таки родни много: тетки, дядьки, старшая сестра сюда замуж вышла. Нет, сейчас не страшно, молокане с азербайджанцами ладят...
Но слово уже произнесено, и слово это - СТРАХ.
Главное - надежда
Колхозный дом приезжих, куда нас определили, о двух этажах и четырех колоннах с пилястрами, проживание для гостей бесплатное. Его хозяйка Татьяна Казакова - женщина осанистая, в беленьком платочке, по-русски завязанном узлом под подбородком, говорит так, будто и нет за ней нескольких поколений предков, проживших в Азербайджане:
- Третьего дня тетку мы схоронили, 90 лет было. Спрашивала ее - откуда пришли сюда, из каких краев? Не помнит... Ой, а холодно нонче. Так вы ентЧ електропечку большую включайте. Она хотя и гудить, но согревает. А света ежели не станет - газогенератор разжигайте.
- Не волнуйтесь, Татьяна Григорьевна, не пропадем. Вам-то как живется?
- Раньше хорошо было, да и сейчас неплохо. Мы ведь, молокане, приучены работать на совесть. И держим себя в достоинстве - Бога боимся, людей стыдимся. Но раз уже чуть не снялись всем сялом в Россию. А как дальше будет - кто знает?
Впервые они почувствовали себя здесь чужаками после устроенного советской армией в Баку побоища. На следующее утро в Ивановку позвонили из райцентра: "Приезжайте в Исмаилы на митинг". Там ждала огромная мрачная толпа, расступилась, пропуская внутрь, и молча сомкнулась за спинами. На трибуну поднялся оратор и такое понес о Москве и ее агентах в республике, что все ивановские мужики, с которыми я говорил о том случае, почувствовали: живыми отсюда не выбраться. Кто знает, чем бы закончилось, но слово взял мулла. Суть его горячей проповеди можно было свести к следующему: люди, вы ум теряете, да, случилось огромное горе, но наши братья, которые живут с нами в согласии уже два века, здесь ни при чем, тронете их - Аллах не простит.
Тогда все обошлось. Но вскоре к власти пришел Народный фронт и начал наводить свои порядки. Еще и ивановский парень погиб на карабахской войне. Колхозники, особенно у кого были сыновья призывного возраста, потянулись в Россию. Уехали семей шестьдесят. Панику пресек тогдашний председатель Николай Никитин. Авторитетом он пользовался непререкаемым - Герой Соцтруда рулил хозяйством 41 год, да так, что на момент распада Союза на текущем колхозном счету лежало 12 миллионов долларов. "Хватит самодеятельности, - сказал Никитин как отрезал. - Все вместе перебираться будем". Председатель разослал гонцов по России искать подходящее место для новой Ивановки. Ставрополье, Краснодарский край, Ростовская область - все занято. Тамбовская, Воронежская, Саратовская - не то. Наконец вроде зацепились на Белгородчине. Собрали правление, и один из разведчиков начал докладывать: столько земли отводят под жилье, столько под пашню, вода - на такой глубине, осадки такие... Смотрят, а Никитин спит.
- Коля, - пояснил он, оставшись с глазу на глаз, своему заму Минникову. - Неужели не понимаешь, что, если уедем, - пропадем. Все бросать придется, даже технику через границу не пропустят и деньги со счета не переведут. Я комедию ломаю, чтобы время протянуть. Продержаться надо. Главное - надежды людей не лишать.
Нет уже Николая Никитина, а колхоз (теперь он носит его имя) живет. И председатель Минников, крепко запомнивший слова своего предшественника и учителя, делает все, чтобы не терял народ надежды. Он не был в отпуске 16 лет, но восстановил остановившийся было кирпичный завод, строит в дополнение к имеющейся еще одну мельницу, затевает заменить поизносившееся оборудование пекарни, оплачивает из колхозной кассы обучение восьми студентов из местных в сельхозинституте, ремонтирует дороги. Да разве ж будет так человек надрываться, если опасение имеет, что завтра ситуация может резко измениться и придется все-таки отправляться из Азербайджана?
Наоборот, уехавшие назад просятся. Семей десять уже вернулось.
Механизатор Михаил Харитонов рассказал мне свою печальную историю, и была это типичная исповедь беженца, которого Россия встретила неласково. Перебраться в Ярославскую область его вынудила жена, испугавшись, что старшему сыну пришло время становиться на воинский учет. Сначала теснились в квартире у жениного брата, затем устроились в сельхозкооператив "Бурмакино". Вкалывал Михаил на совесть, как привык, первое место на районном соревновании пахарей занял. За это дали грамоту. А вот нормальное жилье - нет. И российское гражданство - нет. Хлеба не наедались. Из зарплаты в 400 рэ они по 7 рублей выгадывали, чтобы письмо домой послать - как там в Ивановке? Получат ответ, жена в слезы: "Миша, вези обратно".
- Ну и привез, - неловко усмехается он. - Говорил ведь Николай Иванович: "Не торопись срываться, не слушай баб". Хорошо хоть дом, по его совету, не продал.
Другие увещеваниям председателя не вняли. А теперь криком кричат. И вернулись бы, да некуда.
Дома за бесценок скупают азербайджанцы. Преимущественно под дачи. Село-то ухоженное, подворья просторные, по 15 соток, в каждое водопровод с Кавказского хребта протянут. Да и красотища - зелень кругом, горы, воздух чистый. Новые хозяева ни за землю, ни за воду, ни за газ, ни за электричество платить не желают. Пообжившись, начинают требовать и других положенных колхозникам льгот. Устраивают шумные гулянки, что здесь не принято. Местные дачников не любят, но связываться опасаются. А из окрестных поселков зачастили безработные. Просят трудоустроить в колхоз. Получив отказ, жалуются во все инстанции - мол, ущемляют по национальному признаку.
Ранним утром разговорился на улице со средних лет женщиной. Взяв с меня клятвенное обещание, что сохраню ее имя в тайне, она зачастила:
- Ой, выживут нас еразы (значит, чужие) отсюда. Да и поглядите, ребятишки в школу идут, сплошь смугленькие. Это с "Черного города", так край села называем, где лезгины и азербайджанцы с давних пор селились. Тоже колхозники - чабаны, животноводы. Всегда с ними ладили. А теперь думаешь: у вас в семьях по десять детей, а у нас один-двое, в чью пользу арифметика? Председатель даже как-то на собрании сказал: "Молодки, рожайте! Поддерживать будем, не опасайтесь".
Кроме Ивановки, есть в хозяйстве и небольшое - одна улица - сельцо Кюлюлю, заселенное лезгинами. Аккурат во время нашего присутствия в Ивановке оно отделилось, прихватив 300 га земли.
- Да что с них взять, - судачат молокане. - По два-три года всего отработали в колхозе, чужие люди.
Доллар всему голова
Непростые отношения у Ивановки и с исторической родиной. С Иваном Пузановым,
зам председателя по менеджменту, совершали обход хозяйства. "А это наша головная боль", - показал он на длинное кирпичное строение, где за мутными окнами угадывались плотно развешанные пучки чего-то белого. Оказалось, ранний чеснок. Вырастили по договоренности с Москвой 300 тонн. И даже взяли под грядущую прибыль краткосрочный кредит на строительство молокозавода. Проценты щелкают, но рассчитываться с кредиторами нечем - отказалась Златоглавая чеснок забирать. Половину кое-как сбыли, а что с оставшимися 150 тоннами делать - ума не приложат. К тому же продукт нежный, до весны в хранилище еще доживет, а потом высохнет и выбрасывать можно.
Или в Дагестане медный купорос договорились купить. Три грузовика с прицепами, загрузив шерстью на продажу, туда погнали. Однако русские таможенники их притормозили, начали нервы трепать. Солдатик-пограничник Минникова отозвал: "Дядя, чего мучаешься? Дай им в лапу, никто и смотреть машины не станет". Азербайджанцы бы такое предложили, председатель знает, кому в Баку звонить, а для российских властей кто он такой? Денег все-таки не дали, но на границе проторчали неделю и в Махачкале услышали: "Нет уже купороса, опоздали".
С гордостью в селе показывали свой Дворец культуры, с размахом построенный еще при Никитине. Действительно, роскошный, не каждый город таким похвастается. Мягкие кресла в просторном зале на 700 мест предназначались для Бакинского театра оперы и балета - сумели перехватить. Кто тут прежде только не выступал, русские артисты то и дело приезжали. А сейчас больше года - никого. Разве от Губина, когда он неподалеку российским военным на Габалинской радиолокационной станции концерт давал, гонец был. Но за билет меньше 25 долларов брать не согласился. Пришлось отказаться. Устроители гастролей Аллы Пугачевой в Азербайджане сразу начали с 10 тысяч за программу. Естественно, не манат и не рублей...
- Ну, привезти-отвезти группу можем, отдых хороший устроить и стол накрыть - все ведь свое, даже заплатить, но в разумных пределах, - простодушно удивляется Николай Минников. - Неужели не понимают соотечественники, что мы единственное оставшееся в Азербайджане русское село и что нам сейчас непросто?
Нет, он не жаловался. Но обида иногда в голосе проскальзывала.
Век перевернулся
Но что я все о земном? Все-таки о молоканском селе рассказываю, в котором повседневная жизнь, традиции и религия переплелись так, что и не поймешь, где одно кончается, а другое начинается. Да сами судите...
Озимые Ивановка отсеяла поздно. Дожди не давали вывести в раскисшие поля технику. А летом, наоборот, сушь придавила. С мая по сентябрь с неба не упало ни капли. И когда к председателю пришли старцы - самые авторитетные в молоканской общине старики - и предложили установить трехдневный пост, он не возражал. После поста выехали в поле, молиться. Едва закончили псалмы петь - ливень хлынул.
- Мы всегда верили, даже во время гонений, а теперь что же - свобода, - говорит Николай Минников. - Но все-таки моя любимая поговорка: "Бог дает тому, кто работает".
Председатель не просто из религиозной семьи. Пресвитером, возглавлявшим в Ивановке молельный дом, был его дед. Затем, двенадцать лет, - отец. Библию знал наизусть. Даже ослепнув, цитировал главами без ошибок.
Я из Ивановки тоже с Новым Заветом вернулся. Серенькую, отпечатанную в США карманного формата книжечку подарил нынешний пресвитер Дмитрий Никитин. У него таких стопка лежит - специально для заблудших и ослепших. Сам-то он читает из старинного, переплетенного в растрескавшуюся от времени кожу тома: "Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога... Посему противящийся власти противится Божию установлению... Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро". Это Дмитрий Павлович пытался мне объяснить, как колхозники строят отношения с руководством и отчего у них в хозяйстве так хорошо дела идут.
И все бы здорово, не знай я, что нет уже былого единства среди молокан. Появились в Ивановке секты. Ладно, зарегистрированные баптисты. Утверждают, просто польстились люди на гуманитарную помощь, которую присылают сектантам из Голландии. Но есть ведь и незарегистрированная баптистская община, отвергающая любые подачки. И пятидесятники действуют.
- Век перевернулся, - вздыхает седобородый пресвитер. - Люди стали в страхе жить, вот душа и мечется. Не та уже Ивановка. Уроженцев меньше, чем наезжих. Мы, старики, помрем и подлинную веру с собой унесем.
И снова я слышу про 90-е годы, про Карабах, про то, как потянулись молокане в Россию. У него самого из шестерых детей только одна дочь в родном селе и осталась, да и то живет отдельно, своей семьей.
- Зачем я все это делал своими руками? - тоскует старик. - Четыре комнаты, веранда, летняя кухня. Кому останется?
* * *
Густой туман пал на Ивановку. Ехали на самой малой скорости - видимость нулевая. Из пелены проявлялись и тут же вновь растворялись людские фигурки.
...Век перевернулся. Время не бежит даже - летит сломя голову. Угонится ли за ним Ивановка - единственное русское село в Азербайджане?
Владимир КИСЕЛЕВ
|
